Сейчас последует нечто очень неполиткорректное, кажется, сексистское, в лучшем случае, старомодное, и вообще – ужасное. Поэтому я хочу предварить и поддержать это свое экстремальное  выступление парой цитат из проверенной доброй классики: "Лучшее украшение девушки -- скромность и прозрачное платьице". (Е. Шварц, "Дракон"). ------------------------------------------------------------------------------------------------ "То, что вы называете любовью, -- это немного неприлично, довольно смешно и очень приятно. При чём же тут смерть?!" (Е. Шварц, "Обыкновенное чудо"). ------------------------------------------------------------------------------------------------- " - Сэр, в вашем номере была мертвая француженка! - Разве? А я подумал, что это живая англичанка" (из анекдота). ------------------------------------------------------------------------------------------------- Так, ну, я предупредила. И больше не буду специально оговаривать, что я против насилия -- как сексуального, так и домашнего и любого другого (все равно никто не поверит). Потому что говорить я хочу не о насилии в бытовом и юридическом понимании, а о насилии над здравым смыслом, воспевание которого (насилия, а не здравого смысла) с некоторым ужасом наблюдаю с тех пор, как в новостных заголовках впервые замелькало имя чертова Харви Вайншетйна. Но о нем я тоже говорить не буду -- во-первых, я не очень склонна его защищать, во-вторых, у него наверняка есть профессиональные и очень дорогие адвокаты, и те ничего не могут сделать. Да и вообще - не о нем речь. Речь, если угодно, обо мне - я же люблю поговорить о себе, вы же знаете. Так вот. Я хочу поговорить о себе. И о том времени, когда росла и взрослела. О том времени, когда любая совершеннолетняя (а часто и формально несовершеннолетняя) женщина была в состоянии сама решить, кто может к ней прикасаться, а кто -- нет, какие комплименты ей приятны, а какие - не очень, с кем она захочет спать (да, тогда это так называлось), а с кем не захочет, и мы все в норме решали это сами, не привлекая ни правоохранительные органы, ни судебные инстанции, ни психиатров, ни судмедэкспертов, ни прочих специально обученных людей, и даже не входя в длительные вербальные рассуждения. Такого рода решения принимались молча, интуитивно и, конечно, не всегда безошибочно, потому что это - жизнь, которая состояла не только из борьбы за соблюдение гендерных и сексуальных границ и яростного противостояния мужскому шовинизму. Боюсь, что женщины моего поколения могут показаться нынешней молодежи одновременно сексуально распущенными и сексуально униженными, но янебоюсьсказать, что секс не был для нас наказанием, унижением, пыткой, покушением на нашу гендерную свободу и личностную неприкосновенность -- напротив, для нас это была не меньшая радость, чем для наших партнеров-мужчин. Почему в прошедшем времени? Потому, например, что одна из моих оппоненток в соответствующей дискуссии совершенно серьезно сказала, что молодой человек, прежде чем предложить девушке то, что сегодня называется неопределенно-загадочным словом «отношения», обязан предъявить ей справки от венеролога и психиатра, а также об отсутствии судимости. Сначала я подумала, что моя визави меня троллит. Но дальнейший разговор показал, что собеседница моя была предельно и даже запредельно серьезна. У меня разыгралось воображение, и я себе представила любовную сцену 21 века. Лунный вечер. Он и она, устремленные друг к другу, но соблюдающие нормативное безопасное расстояние 120 см ОН: Я бы хотел предложить тебе сейчас заняться сексом. Ты не возражаешь против этого предложения? ОНА: Я не против секса. И даже не против секса с тобой, если ты гарантируешь мне сохранность моих гендерных и личностных границ. Но прежде предъяви мне справки от венеролога, сексопатолога, психиатра, а также об отсутствии судимости! ОН: О, конечно, у меня всегда с собой весь набор необходимых документов, вот они. Но я и тебя прошу предъявить мне паспорт, а также справку с места учебы (работы, выбери нужное), и отношение из отделения полиции по месту твоего жительства, подтверждающие, что ты не возражаешь против секса со мной, чтобы я был уверен, что не совершаю ничего оскорбительного или противозаконного... Так... Документы в порядке. Как ты думаешь, могу я тебя поцеловать? ОНА: Только при условии, что в дальнейшем ты не нарушишь мои границы. Учти: мое тело - мое дело,  а мы вам не сексуальные рабыни! Мое воображение отказалось охватить дальнейшее развитие событий, но грустно подсказало мне, что золотой век моей юности, молодости и зрелости ушел безвозвратно. Мой золотой век, когда опасные места в городе, опасные ситуации и опасные времена суток были обозначены и понятны, так же, как было понятно, что именно в этих местах, в этих ситуациях и в определенное время суток высока вероятность нарваться на опасных людей, а абсолютное большинство прочих людей по умолчанию опасными не считались, и допросам с проверкой документов не подвергались. Когда поданная при выходе из автобуса мужская рука, придержанная мужчиной дверь, игривый комплимент - не считались оскорблением, дискриминацией по гендерному признаку, а тем более -- сексуальным домогательством и потенциальным насилием, а считались старомодной (да-да, уже тогда старомодной) учтивостью, галантностью, проявлением хороших манер. Когда, если два взрослых человека уже, извините за подробность, разделись, ни одному из них не приходило в голову именно в этот момент вспомнить, что его тело -- его дело. А если вдруг приходило (не на облаке же жили, всякое случалось), то называлось неприятным словом «динамо» и считалось делом неприличным. И окончательно разоблачительное, назад пути нет. Я очень высоко ценю в мужчинах учтивость и галантность. Я люблю, когда мне подают пальто, придерживают дверь, дарят цветы. Мне нравится, когда мужчина так или иначе дает мне понять, что я привлекательна - прямым взглядом, прямым комплиментом или даже легким прикосновением. Мне нравится, когда мне целуют руку - и я ответственно уверяю всех заинтересованных лиц, что в этом прикосновении нет ничего оскорбительного или неприятного - особенно, когда джентльмен знает, как это должно делаться (сегодня такое умение уже редкость, но пусть бы нынешние поучились, вреда не будет). В общем, я - уходящая натура. Есть, правда, один существенный бонус: как сказала однажды одна моя мудрая приятельница, возраст - это когда идешь темной ночью по темному переулку, и совсем ничего не боишься (за точность цитаты не поручусь, но за верность ручаюсь). Сейчас я совсем ничего не боюсь. Раньше, правда, тоже была довольно безбашенная, и только сейчас начинаю понимать, как рисковала, хотя и уцелела -- дуракам порой везет. Но все же иногда побаивалась, были основания. Сейчас у меня этих оснований, пожалуй, уже нет. Хотя - как знать, может, и зря я расслабилась, может, меня и сейчас где-нибудь поджидает какой-нибудь маньяк-геронтофил: сексуальные патологии и сексуальные преступления никто не отменял, осторожность никому не повредит. И я ей-богу не понимаю, чего добиваются голливудские звезды, нарядившиеся в прозрачные черные платья откровенно провокационных фасонов: права ходить по улицам голыми, не привлекая внимания прохожих, или права управлять Вселенной, не привлекая внимания санитаров. Ну, и на прощанье небольшой совет из ушедшего времени, который, тем не менее, может пригодиться и сейчас: если некто, пусть вполне на вид респектабельный, приглашает вас подняться с ним вдвоем в его гостиничный номер или в холостяцкую квартиру, вы, безусловно, имеете неотъемлемое право принять это приглашение. Но прежде, чем реализовать это свое право, все же убедитесь, что вас пригласили на партию в шахматы или чтобы полюбоваться видом из окна. Убедитесь в этом. Даже не потому, что в противном случае вас непременно жестоко изнасилуют – нет, просто для того, чтобы не испортить друг другу вечер. Разговор о конфликте некоторых неотъемлемых прав с осторожностью, безопасностью и здравым смыслом мы продолжим в следующий раз.