Николай ПановДом старшины После трудного боя достался матросам Этот каменный полуразрушенный дом, Что стоял у дороги, над самым откосом, Озаренный огнем, на пригорке крутом. С подоконника вражеский автоматчик Мертвым рухнул на камни. Пришла тишина… И снаружи, гранату за пазуху пряча, В едкий комнатный дым ворвался старшина. Возле детской кроватки игрушки стояли, Опрокинулся плюшевый желтый медведь… И в распахнутом взрывом крылатом рояле Золотилась широкая струнная медь. Старшина озирался – в надвинутой каске, В полушубке бараньем, высокий, прямой, От снегов Заполярья, предгорий кавказских По дорогам войны он вернулся домой! Он вернулся домой… Стены были, как в тире, В пулевых отпечатках… Скрипело стекло… Сколько времени не был он в этой квартире! Сколько дней, как расстался он с ней, истекло! Он любил говорить: «Вот добудем победу, Мир подпишем, винтовки держа на весу, И домой я к жене и к мальчонке приеду, И хороших подарков семье навезу». Но когда прочитал он короткую сводку – Что враги подступили к родимым местам, Отправляясь на юг, покидая подлодку, Он совсем говорить о семье перестал. С автоматом, на серых камнях у Моздока, Поджидал он часами – и немцу каюк… А потом мы рванулись на запад с востока, Проходя опаленный, дымящийся юг. Шли на запад морская пехота и танки. Старшина не смотрел на счастливых людей, Только будто от тайной мучительной ранки Становился лицом все мрачней и худей. И теперь вот – прострелены стены, как в тире, И от крови врага подоконник намок… Он стоял в разоренной, холодной квартире И еще в свое горе поверить не мог. Он буфет распахнул… Опустелые полки… Он вдоль выбитых окон к столу пробежал. На столе, на полу, где посуды осколки, Лишь следы разоренья, следы грабежа. Что искал он в вещах этих, некогда близких? Что надеялся здесь увидать старшина? Неужели двух строчек, короткой записки Не могла на прощанье оставить жена? Краснофлотцы входили, стараясь не топать, – В блеске ближних пожаров, в мерцанье ракет. И, с лица вытирая тяжелую копоть, Кто-то вдруг наклонился, взглянув на паркет. Из-под шкафа чуть видно бумажка торчала. Старшине передали ее моряки. Старшина посмотрел – и не понял сначала Торопливых каракулей детской руки. Сын писал: «Угоняют в Германию, папа. Мы не плачем. Мы ждем – ты придешь нам помочь». …По широким ступеням парадного трапа Мы спускались гурьбой в озаренную ночь. Старшина отошел, успокоиться силясь. Загремели гранаты на черном ремне. Только щеки небритые перекосились… И таким навсегда он запомнился мне. Он смотрел на письмо неотрывно и странно, И казалось – плывет под ногами земля. И сказал чернобровый сигнальщик с «Тумана», С легендарного северного корабля: – То, что мы увидали, товарищи, с вами, Это горькое горе за сердце берет. Невозможно помочь никакими словами, Так поможем делами! На запад, вперед! Продолжение стихотворения - в подкасте 1943-1945